Выжженная пустыня. Первый день первого месяца лета. Ранний вечер.

По тонкой исчезающей тропе ведущей ввысь по обрывистому недружелюбному, смертельно опасному склону медленно и осторожно поднимаются двое. Впереди могучая, хотя и изрядно согнутая под грузом поклажи и в большей степени пройденного пути мужская фигура, в потрепанной запыленной одежде с обветренным лицом бывалого путешественника, лицом же отмеченным морщинами и волосами тронутыми сединой, лишь не побоюсь этого слова «элегантные» усы грозно топорщатся  на этой битой жизнью физией, показывая, что на гору отчаянно карабкается не просто очередной бродяга, а человек благородных кровей, и вероятно высоких устремлений. Усы, ну и еще глаза, уверенные, спокойные, полные невероятной почти нечеловеческой решимости.   Мужчина прячется от палящего солнце и каменной пыли под такой же битой жизнью одежде почтенного возраста, как и он сам. Следом за ним движется вторая фигура, куда более маленькая и хрупкая, издали её легко можно принять за маленькую девочку, но при приближении праведный глаз да негодующе отпрянет опознав презренную нелюдь, впрочем… судя по её поведению и первое имеет место быть. Фигурка тоже обряжена в пыльную дорожную одежду, а уродливую остроносую морду похожую на крысью бережет от солнце широкополая некогда похоже розовая шляпка, поддерживаемая под подбородком крепким шнуром что бы не улетела. Маленький лоб под ней насквозь мокрый от пота, глаза-бусины полуприкрыты, а язык свешивается из пасти на манер собачьего, и все-таки переставляя ноги она упорно считает осипшим от натуги голосом
- Семь тысяч восемьсот шестьдесят семь.  Семь тысяч восемьсот шестьдесят восемь. Семь тысяч восемьсот шестьдесят девять.  – выносливость крысолюдей порой просто поражает, несмотря на погодные условия и усталость скайвениха не затыкается с самого начала восхождения, откуда только силы берутся? Эти бы таланты да на благие дела! Любой другой на менсте рыцаря уже давно испытывал бы жгучую потребность отвесить спутнице оплеуху, что бы она замолчала, или хотя бы прикрикнуть на неё, но железная воля паладина сдерживала низменные порывы души, воин господень был выше этого, и воспринимая расшатывающее нервы поведение спутницы с философским спокойствием. Во-первых, нет в уложениях порядка правила запрещающего раздражающе считать шаги, а, во-вторых, он подозревал, что хитрохвостое создание намеренно испытывает его терпение.   
Двое остановились у шаткого, наводящего ужас одним своим видом моста.
- Семь тысяч восемьсот семьдесят три! – торжествующе несмотря на изнуренность хрипло выдыхает Шкит и плюхается на задницу
- Я выиграла! Теперь ты должен мне бусики и пирожное! – она принимается усиленно растирать натруженные ноги
- Ох, лапки, бедные мои лапки, вы страдали за высокую цель. – тихонько постанывая с каким-то мазохистским удовлетворением в голосе запричитала она, её спутник не удивился, для простого разума крысолюдки беседа с собственными ногами не был чем-то необычным.
– Ваши мучения не будут напрасными, да! Еще каких-то несколько сотен метров и сэр рыцарь получит свою святую-древнюю штуку и мы уйдем через портал из этой прокляктой-проклятой пустыни и будем парится в бадейке а потом спатеньки на перинке, как герои. А все почему? Потому что умница-разумница Шкит видела знаки в небе, она показала сэру рыцарю на это место упокоения древних духов, ууууу!   Всего-то всего-то, ничего осталось потерпите лапоньки мои, будьте хорошими!