Если б не непреодолимое стремление отдельных фей окунуть крысюка в тёплую или холодную воду, а затем бесцеремонно потискать за все места под прикрытием противной мыльной пены, несъедобно пахнущей и злостно кусающей за носик и глазки, Калиоль бы подумал, что болеть – это очень приятно. Во-первых, он налопался варенья до самого отвала, а во-вторых, хоть крыс не понял, какие манипуляции проделывала над ним Сибилла, однако общее ощущение идущего от её рук тепла – в точности как от солнышка – пришлось мохнатому зверьку по душе: он разнежился и даже начал клевать носиком.
Последнее, что слышал Калиоль пред тем, как заснуть – это как Сибилла говорит Айэли уложить его баиньки.
«И то верно... Давно б пора...» – лениво подумал сонный крысюк и почти сразу же провалился во дрёму: смотреть красочные сны о тёплых летних солнечных лучах, проказах и всяких вкусностях.

Сибилла мало-помалу начинала хмуриться. Меньшая сестрёнка со своим хвостатым приятелем отчего-то притихли, и тишина эта, как беззвучный звон, начинала действовать ей на нервы. «Что-то затевают... Да, точно что-то затевают...» Сибилла подкралась на цыпочках к двери, заглянула в комнату... «Нет, крыс спит... А эта негодная лентяйка сидит рядом и в ус не дует. И это в то время, когда мама ушла неизвестно куда, а я хожу здесь и думаю, что будем делать, как будем справляться в её отсутствие!..»
– Айэли! – сердито сказала она вполголоса. – От того, что ты будешь сидеть рядом и смотреть на Калиоля, он быстрей не поправится. Лучше иди, убери грязь, которую развёл твой любимец – и то больше пользы будет.
Здесь Сибилла подумала, что не мешало бы проявить какую-никакую заботу о сестре, и добавила:
– Только не порежься смотри! Там осколки!
Мысль научить неразумную девчонку осмотрительнее выбирать себе друзей, заставив её на своей шкуре почувствовать, каково будет расхлёбывать последствия калиолевых шалостей, старшей сестре показалась вполне удачной. Здесь только был один не совсем приятный момент – и Сибилла лишь удручённо вздохнула, когда мысль о нём заявилась к ней в голову. Цена такового обучения оказалась на деле слишком высока.
Самого варенья было не жалко – его можно было ещё наварить сколько угодно, тем более что сладкое, как узнала Сибилла, было весьма и весьма вредно для талии. Банки же и прочие предметы домашнего обихода были у фей роскошью, бережно хранимой и передаваемой из поколения в поколение, так как сами феи ничего похожего изготовлять не умели...
Вот чего уже не скажешь об эльфах. Эльфы, да... эльфы могли производить подобные вещи, но работать предпочитали исключительно по зову души и на себя, и Сибилла вовсе не чувствовала уверенности, что даже ради её прекрасных глаз её знакомый остроухий друг не поленится создать что-нибудь полезное. Вот бродить ночами под звездами и сочинять изысканнейшие баллады – это они все горазды, а помочь знакомой девушке в беде – так сразу же начинаются какие-то отговорки!..
«Какая несправедливость!..»
Впрочем, как у любой уважающей себя феи и девушки, способ убеждения у неё был, и причём не один. Вся проблема была в том, что ради этого обязательно пришлось бы чем-нибудь поступиться. А ведь так хотелось казаться гордой и независимой – ну хотя бы в глазах этого молодого эльфа, если она не может позволить себе общаться с более заслуживающими внимания остроухими.
«Чёртов Калиоль! Чтоб его кошки съели! Этот гадкий крысёныш спускает все мои планы коту под хвост своим пристрастием к сладостям!..»

Офф.: держите вреднюгу. 

Оказавшись бесцеремонно – прямо за хвост и ухи – вытащенным из очередного сладкого сна, Калиоль испуганно пискнул и поспешил зарыться как можно глубже обратно под одеяло.
– Я ни на чуточку не хотел... ту банку варенья!.. – защищаясь, пропищал маленький глупый крысёнок. – Она сама на меня напрыгнула!..
В головке сонного Калиоля смешались и дрёмь и явь, так что бедный зверёк не сразу разобрался, о чем его спрашивают.
– Волшебник... И крыса-а-а!.. – жалобно прохныкал он, наконец-то поняв вопросы феи. – А потом они вызвали демона и тот велел делать им совсем-совсе-ем плёхо-о-о...

Отредактировано Калиоль (22.12.2011 13:06)

«Какую банку?» – крысёнку определенно снились кошмары, однако Эвлин-Еванджелина не собиралась поощрять разговоры о его страхах. «Переел, наверно – вот и снятся всякие прыгающие ужасы. Надо будет сказать дочери, чтоб не баловала его и не перекармливала.»
– Зато для тебя это будет урок, – назидательно проговорила она, – о пользе умеренности. И я, кажется, просила тебя рассказать обо всём по порядку. Вот эта важная гостья, – Эвлин-Еванджелина кивнула на дриаду, до сих пор не видевшую необходимости вмешиваться в разговор, однако прислушивавшуюся к нему с завидным терпением и заметным вниманием, – проделала такой долгий путь специально чтобы послушать тебя, так что, пожалуйся, не ударь перед ней в грязь лицом. Или мордочкой – неважно, что там у тебя есть.

Эвлин-Еванджелина нахмурилась. Когда она просила крысёнка рассказывать обо всём по порядку, с подробностями, она вовсе не имела в виду, что им требуются все подробности. Фея хотела было поторопить грызуна – но лишь бросила короткий взгляд на дриаду, всем своим присутствием выказывающую одну лишь сосредоточенность – и сдержала своё нетерпение. В конце концов, она была лишь простой феей и не могла знать, какие из подробностей покажутся важными в глазах хранительницы леса.
Однако, хотя Эвлин-Еванджелина была простая фея, но насмехаться над собой она никому не позволяла. Существовали такие вещи, являвшиеся для неё самыми важными, которыми она заслуженно могла бы гордиться. И когда маленький глупый болтун замахнулся на святая святых – назвал жутким её вязание – фея-мать лишь мстительно улыбнулась, представив дерзкого грызуна в качестве сердцевины для своего клубка, сплошь опутанного нитками... «Посмотрим, как тогда ты запищишь... непутёвый пожиратель варенья и булочек... Лучше б сам занялся чем-нибудь полезным, чем смеяться над порядочными, трудолюбивыми феями...»
В ожидании поддержки Эвлин-Еванджелина взглянула на дриаду – и слова её остались невысказанными.
– Продолжай, – вместо того, кивнув, сухо сказала она крысёнку. – Мы тебя внимательно слушаем. Значит, ты прилетел на ту поляну и заметил деревья. Что было дальше? Что ты сделал?
Допрашивать крысюка – раз уж вести разговор предоставляли пока ей, на деле оказалось не так уж и сложно. Главное было представить себе, будто крыс нашкодил – и тогда все нужные вопросы задавались у феи будто сами собой.

– В добром, – не вполне дружелюбно буркнула фея: по её скромному мнению, Калиоль должен был бы поинтересоваться об этом раньше, если действительно беспокоился о судьбе девушки. Животное он или нет, однако откормленный пушистый крысюк умел разговаривать, а следовательно, должен был иметь хотя бы примитивные представления об отношениях в обществе.
И Эвлин-Еванджелина как раз собиралась об этом сказать крысёнку... но тут неожиданно для неё заговорила дриада: её вопрос – пусть даже Эвлин-Еванджелина и не понимала его цели и смысла – был в сотни раз важнее для установления истины, так что фея-мать решила оставить свои наставления для более благоприятного момента.
– Деревья пульсировали? – негромко переспросила дриада, но при первых же отзвуках речи её наступила такая тишина, что фея расслышала бы даже писк пролетавшего комара – впрочем, и он тут же бы стих, усовестившись, что помешал разговору. – А когда появилась Алессандра, деревья пульсировали или уже нет?
Фея молчала и молилась, чтобы хранительница леса разобралась поскорей в этом происшествии. Ведь не дело же, когда их мирный и уютный лес превращается в нечто пугающее и странное, а из кустов на тропинку начинают выпрыгивать чудовища. Как защитить ей своих дочерей: вот что хотела бы она знать.

Даже фее показалось, что глупый наглый крысюк перешел все границы – так чего уж говорить про дриаду, для которой он не являлся «приятелем самой любимой младшей дочурки и почти что членом семьи»? И у Эвлин-Еванджелины просто не было слов, чтобы выразить всё своё возмущение поведением крысюка.
Вернее, слова находились. Как взрослая фея, она знала несколько слов и выражений, как будто специально предназначающихся для плохо ведущих себя нахальных грызунов. Но – не при дочери же!
– Может быть, ты даже знаешь, как отыскать этого твоего злого волшебника, – слегка прищурясь, ядовито прошипела Эвлин-Еванджелина. – Если знаешь, тогда скажи. Спаси наш лес – и мы все будем премного тебе обязаны...
Конечно, глупый крысюк так торопился, так спешил всем поведать, раструбить на весь лес о своих приключениях, пережитых бедным зверьком в башне у злого волшебника, так что самое главное – запомнить дорогу от этой башни – он даже не сообразил.
Впрочем, сама Эвлин-Еванджелина была несколько несправедлива к крысёнку: после своих злоключений в башне у злого волшебника глупый зверёк был простужен и плохо соображал, в данную минуту фея и сама не понимала, что же на неё такое нашло, что она так «окрысилась» на него. Совершенно не понимала.
– Ладно, – сказала она, отдуваясь и тяжело дыша, как после тяжёлого бега, во время которого фея-мать забыла, что можно пользоваться крыльями. – Моя дочь, надеюсь, вам больше не нужна? Она ничего не видела, в башне побывал этот. Забирайте его и можете поговорить в другом месте.
Дриада поджала губы – видно было, что она заметно озадачена поведением Эвлин-Еванджелины – смерила обеих фей взглядом и сухо произнесла:
– Полагаю, у вас найдётся полотенце, чтобы я могла этого завернуть?
На Калиоля они не смотрели.

---> Гигантский дуб